Oднозначно вы теперь мой друг и ,как родному человеку, хочу рассказать свою историю.

В середине 90-х у отца начались проблемы с законом в нашем родном Ленинакане, и он взяв нас переехал в Нагорный Карабах, на завоёванные территории. Несмотря ни на что, я была счастлива, что папа нас не оставил даже на короткое время.

Было тогда мне 4 года, а сестрёнке три, и мы беззаботно носились босятским табором с соседскими детишками по чужим дворам и садам. Изредка забегая к нам домой за куском хлеба. Не понимали – здесь была война, а мы уже дети войны. Не понимали (да и не старались) почему не у всех сверстников есть обувь… почему не у всех есть мука дома… почему папа грустил, когда возвращался пустым с охоты… почему всё реже и реже зажигали печь, чтобы мама пекла чогячий вкусный хлеб… и почему в этих редких случаях наши друзья украдкой следили через забор за нашим «праздником»…

Помню как папа радовался когда в рассрочку раздобыл старенький, ржавый «ераз»ик… как наши ровесники с утра до вечера тащили к нам домой сухие стебли с табачных полей (для пекарни) и получая взамен горячие буханки были счастливы не меньше нас.

Отец начал иногда выезжать на «большую землю», а меня часто брал с собой. Горная, извилистая дорога длинною «ещё с тёмного утра до вечера» делала меня взрослее – я старалась не спать и вела «серьёзные» разговоры с отцом. Грудь распухала от мысли, что меня воспринимают как ровню, делятся со мной, советуются, что у меня у беззубой пацанки оказывается космическое значение… И сейчас, спустя много лет, когда бывают сложные ситуации – закрывая глаза представляю себя рядом с отцом, на изношенном сиденье «еразика», куда я забиралась с ногами и облокачиваясь на застеленный одеялом тёплую крышку капота всматривалась в темноту и ничего злого со мной не приключится. Через пару лет, пришло время возвращаться в родной город. Сначала взяли всё необходимое. Потом папа засобирался за остальным барахлом (с его слов), ну и я, естественно хвостиком – почему то, всегда боялась, что уедет и не вернётся…

Доехали утром, погрузили машинку, собрались соседи посидеть, прибежала моя самая близкая подруга и мы устроили прощальное «застолье». Мы и наши куклы… Когда я была совсем-совсем маленькой, отец подарил куклу ростом с меня, и она была самой любимой из всех игрушек… Никогда и нигде не расставалось с ней. У подружки тоже была кукла, только самодельная, сшитая её мамой из лоскутков (они очень бедно жили, даже я это понимала). Пришло время уехать. Стояли с папой и долго смотрели на наш дом, там даже окна уже сняли с разрешения отца и он стал совсем заброшенным… второй раз…

Было очень грустно, я стояла в обнимку с моей куклой, прижимая её к груди как будто спасала… и сама спасалась от этого, так и не ставший родным, чужого мира… Потом отец положил руку мне на голову и сказал, чтобы я пошла и положила куклу на подоконник. В ответ на мои широко открытые от изумления глаза объяснил, что когда подруга моя найдёт – будет на седьмом небе от счастья, а я уже не нуждаюсь в старых и сломанных вещах… в первый и последний раз в жизни на секунду возненавидела отца. Слёзы сдержала, попросила у папы самому положить куклу – сама бы не смогла ни за что на свете оставить старую, безглазую, но мою горячо любимую подружечку в полуразваленном чужом доме…

Он пошёл и положил на подоконнике, прислонив к стенке, на посыпавшуюся штукатурку (сейчас понимаю – папа с этой куклой хотел оставить всю нашу грусть). Когда выезжали, я не отрывая глаз смотрела на неё, на мою куклу… с какой же она печалью и надеждой смотрела вслед…

Я знаю-мне было суждено в столь юнном возрасте пережить все это,и стать душой немного мудрее.