Медиамакс представляет вниманию читателей роман Джека Ашьяна «Мамикон», переведенный с английского языка на русский Арташесом Эмином в 2012 году. Роман публикуется с продолжениями в русской секции нашего сайта по субботам.

Части I-VIII читайте по этой ссылке.

4. ГЮЗЕЛЬ

- Вы друг ага Мамикона?

- Эвет, да, - ответил Татевос, повернувшись. Он молча оценил молодую женщину с длинными чёрными волосами, красивыми карими глазами, выступающими ресницами и гладчайшей кожей. Она была прекрасна и он невольно расплылся в улыбке.

Она видела, как его оценивающий взгляд прошёлся по ней, но не испытала внутреннего дискомфорта – в его взгляде не было обычной для мужчин плотоядности.

- Мне нужна ваша помощь, эффенди. - Она говорила по-турецки с провинциальным акцентом.

- Вылепленному Аллахом совершенству негоже нуждаться в чьей-либо помощи, юная ханум, хотя данный смертный, вероятно, сможет вам услужить.

- Пожалуйста, эффенди, будьте серьёзны. Я видела, как вы шли в церковь с ага Мамиконом и решила обратиться к вам – это может быть вопросом жизни и смерти.

- Клянусь всем святым – я буду серьёзен. Но тут не место для серьёзных разговоров о жизни и смерти. Давайте пойдём ко мне.

Она сникла от этого предложения. Татевос заметил перемену: - Полноте, мисс Безымянная, мы будем разговаривать в присутствии моей жены. Кстати, как же вас зовут? Я Татевос, друг Мамикона…

- Меня зовут Гюзель, я тоже друг Мамикона, сына Макароса из Йозгат Дага.

- Тогда… Я удивлён, что мой друг никогда не упоминал про столь прелестное создание. Не верится, что раз увидев, вас можно когда-либо забыть. Вы давно знакомы?

- Да.

- С тех пор, как он приехал в Бостон?

- Нет.

- Вижу, вы немногословны. Чем могу быть полезен?

- Я хочу высказаться, просто не знаю, с чего начать… я… мне страшно.

- Чего вы боитесь?

- Вам трудно будет меня понять, так же, как и ага Мамикону. Я боюсь подойти к нему, и начинаю чувствовать то же по отношению к вам.

- К сожалению, и это очевидно, я совсем не похож на ага Мамикона, дорогая. Давайте всё-таки пойдём ко мне домой. Сегодня суббота, двадцать восьмой день месяца мая, и моя жена с радостью примет вас.

Гюзель широко улыбнулась: - У вас изысканный турецкий, эффенди. Спасибо. Если моё вторжение вас на самом деле не обеспокоит, я с радостью приму ваше великодушное приглашение.

- Милости просим, дорогая. А теперь расскажите, как вы встретились с Мамиконом… хотя погодите. Чтобы дважды не пересказывать, давайте сначала пойдём домой, поедим, и всё расскажете.

Пройдя квартал до Гаррисон авеню, они повернули вниз до Шерон стрит, короткой улицы с рядами некогда зажиточных трёхэтажек из бурого песчаника. Теперь это был полностью армянский эмигрантский район, где через несколько минут все уже были осведомлены, что Татевос эффенди пришёл в обществе красивой незнакомки.

Тикин Эгса удивилась представленной мужем гостье, но пришла в себя достаточно быстро и тепло улыбнулась, бросая при этом косые взгляды на супруга.

- Какой приятный сюрприз! Друг Мамикона ага и наш друг, - сказала Эгса. - Вы ели? - Это был первый вопрос, который задавали всем гостям в армянских домах.

- Да пожалуйста не беспокойтесь – я не голодна. Я обратилась к вашему супругу, потому что несколько раз видела его с Мамиконом ага и…

- Вы говорили с Мамиконом ага?

- Нет, тикин Эгса. Вот поэтому я хотела поговорить с вашим мужем. Я боюсь обращаться к нему. Я была с ага Мамиконом в Анатолии, когда он пытался отыскать одного человека.

- Таллал бея!

- Да. Мы встретились на горной тропе – я тогда сбежала из дома, а он спас мне жизнь.

- Где это было?

- Где-то между Фекке и Йозгатом, куда мы направлялись. Мамикон ага был уверен, что Таллал бей находился в Йозгате.

- Значит, вы его там нашли…

- Нет. Он уехал в Смирну, и мы последовали за ним по железной дороге. - Она заметила, как Татевос нахмурился. - Я выкрасила ему волосы хной и сшила повязку на глаз, чтобы замаскировать… - Татевос стал улыбаться.

- Значит, вы его поймали в Смирне?

- Да. - Её голос упал.

- Я чувствую, тут есть продолжение…? - В голосе Татевоса прозвучала нетерпеливая нотка. - Может, вы хотите поговорить с Эгса ханум наедине?

- Мне было бы легче, Татевос эффенди, но помочь мне можете вы. Можно откровенно?

- Естественно, но я не могу ничего обещать, пока не знаю, что вам от меня нужно.

- Мамикон ага и я очень привязались друг к другу. Он хотел жениться на мне после того, как разберётся с Таллал беем.

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

Эгса ахнула: - Это тот человек, который вёл караван изгнанников? Который взял в плен ага Мамикона? - Татевос вкратце изложил ей факты, чтобы Гюзель смогла продолжить.

- Мы были уверены, что Таллал бей узнает ага Мамикона на улицах Смирны, если тот выйдет его искать, так что я оделась мальчиком и сама пошла на поиски. Я обнаружила его в первый же день.

Татевос победно кивнул: - Дело осталось за малым, да?

- Да, я узнала, что на следующий день он отплывал в Америку.

- Это оставило Мамикону совсем мало времени. Что дальше?

Она посмотрела на супругов широко раскрытыми глазами, почти с мольбой во взоре. - Я не сказала ага Мамикону, что нашла его. - Она протяжно вздохнула, как будто с её плеч свалился тяжкий груз.

- Ты… ничего ему не сказала?

- Я не могла себя заставить. - На глаза ей навернулись слёзы. Гюзель раздирали те же чувства, что и тогда. Надо ли было говорить им, что она видела Таллал бея в Бостоне?

- Я понимаю… - Эгса медленно кивала с закрытыми глазами.

- Что ты понимаешь, женщина? Скажи мне, Гюзель ханум, ты поэтому боишься заговорить с Мамиконом ага?

- Знает, ещё как. - Теперь она рыдала. - Каким-то образом он сам всё разузнал и застукал нас, когда я помогала Таллал бею поднять его багаж на борт.

- Вот оно что! Что он тебе сказал?

- Он был слишком далеко. Он закричал и застрелил Таллал бея у меня на глазах. Он и меня бы убил, если бы не пароходе не заработал пулемёт. - Она захлёбывалась в рыданиях.

- Как ты туда попала?

- Матросы подняли трап, прежде чем я успела сойти, и мне пришлось плыть в Америку.

- Ну, ну, не плачь, - сказала Эгса, обвив её подрагивающие плечи рукой. - Я знаю,  ты хотела спасти ага Мамикона, ведь его могли убить.

- Пусть я умру на этом самом месте, если это не так. Я надеялась спровадить Таллал бея и никогда не говорить ага Мамикону, что видела его. Я не могла смириться с мыслью потерять его, это сущая правда!

Татевос молча сидел и думал, покачивая головой. Немудрено, что Мамикон ничего о ней не говорил. Он, видимо, считал себя жестоко преданным… тем более, что предлагал ей жениться. - А почему у тебя турецкое имя, дорогая?

- Я турчанка. - Гюзель заметила потрясение обоих супругов.

- Мамикон знал об этом?

- Да, конечно. Это меня больше всего и беспокоит, Татевос эффенди. Он рассказал мне о своём лучшем друге Таллале и о том, как тот предал его. Он признался мне, что больше не может доверять туркам. И вот появляюсь я, он доверяется мне, дарит свою любовь, а я, оказывается, тоже предаю его. Во всяком случае, так это выглядит. Я… я… просто хотела уберечь его от возможной беды.

- Есть армянская пословица: признание в содеянном наполовину исправляет ошибку. Давайте подумаем, что тут можно сделать.

- Где же Мамикон ага? Я высматриваю его каждое воскресенье с тех пор, как прошлой осенью увидела на скамейке в парке, но он редко там появляется.

- Ты живёшь где-то поблизости?

- Да, у меня комната в здании напротив парка – Франклин Сквер Хаус для одиноких женщин.

- Так ты только в квартале от нас и в двух – от церкви. Мы проходим мимо твоего дома по дороге в церковь.

- Пути Аллаха неисповедимы! Я попадаю через полмира в незнакомую, чужую страну и оказываюсь рядом с друзьями моего лучшего друга, моей любви!

- Что сталось, когда ты прибыла в Бостон?

- Я сошла с корабля как член экипажа. После того, как я два дня прослонялась по городу, меня подобрали мужчины и женщины в голубой униформе, игравшие на улице на музыкальных инструментах, и отвели к себе – накормили и ухаживали за мной целую неделю, потом устроили на работу там, где я и живу. Я здесь уже пять лет, работаю подавальщицей и прибираюсь там же.

- Пока достаточно. Мамикона ага ты видишь нечасто, потому что он работает на пароходе. Судно возвращается в порт Бостона раз в три-четыре недели.

- А когда он здесь будет в следующий раз?

- Гмм. Они вышли в море в прошлую среду… то есть, вернутся не раньше 16-го или 17-го июня. Значит на уикенд он будет здесь.

- Татевос эффенди, ты знаешь Мамикона ага лучше всех. Как ты считаешь, стоит мне самой с ним заговорить?

 - Не знаю, Гюзель ханум. Проведя на этом судне пять лет, он ни с кем не завёл близких отношений, пока мы случайно не встретились снова.

- Чем он там занимается?

- Кидает уголь в топку.

- О…

- Да, все пять лет. У него было много времени на раздумья – много чего вспомнить, много чего забыть. Что он предал забвению, а что предпочёл сохранить, известно ему одному.

- Хотела бы я знать, как он отреагирует на меня…

- Мы можем только догадываться. Насколько вы были близки?

- Мы… - Гюзель покраснела, - Мамикон ага сказал, что наши отношения стали неправедными и что он должен на мне жениться. - Она проговорила это тихим голосом, опустив глаза.

Невольно улыбнувшись, Татевос посмотрел на Эгсу. Она нахмурилась в ответ: - Такой мужчина, как Мамикон ага, просто так не предложит своего имени. У него видимо были к тебе глубокие чувства. Мне кажется, он захочет взять тебя обратно, когда узнает всю правду.

- Вы уверены? - Глаза Гюзель оживились.

- Нисколько не сомневаюсь. А что ты думаешь, Татевос?

- Думаю, будет лучше, Гюзель ханум, если я его прозондирую насчёт тебя. Зачем без нужды повторно травмировать вас обоих? Я придумаю, как завести разговор, чтобы он высказался о тебе, прежде чем я скажу, что ты здесь. Он знал в ту ночь, куда направлялся твой пароход?

- Я не могу знать наверняка. Хотя он ведь настиг нас в доках. Я на самом деле не могу сказать, знал он, или нет… он не мог ходить куда угодно и со всеми разговаривать. Мне кажется, он просто пошёл за мной и застал нас в порту.

- Ладно, не высовывайся в субботу и воскресенье – восемнадцатого и девятнадцатого. Если всё пойдёт, как надо, жена или я с тобой свяжемся. Давай уж теперь отобедаем, прежде чем я отведу тебя домой.

Когда Татевос встретил Мамикона у Коко для игры в нарды – судно пришвартовалось в пятницу, и он оставался в порту до среды, – они не стали играть. Мамикон был не прочь поговорить.

- Татевос, друг мой, я вот тут думал о себе и своём существовании.

- Пора бы уже задуматься о том, как ты впустую тратишь свою жизнь. Сколько тебе лет?

- Мне стукнет тридцать три.

- Ты старше меня на три года… и, благодаря туркам, тебе нечем похвастаться. Но нельзя же вечно всё списывать на них!

- Я изгнал турок из моих мыслей. В последнее время я подумываю уйти с Nahant Bay, но это нелегко.

- Нелегко?

- Да. Он стал мне домом. Я там работаю, ем и сплю, ни о чём не думая.

- А женщины? - Татевос нашёл зацепку.

- Это личное, Татевос эффенди.

- Ну естественно, я не выпытываю.

- Это личное…

- Само собой разумеется, но если турки не сделали с тобой то, что Арам делал с ними, ты остаёшься мужчиной, которому порой необходимо женское общество.

- Уфф, я же сказал – это дело личное.

- Но не для меня же, твоего лучшего друга. С тех пор, как мы встретились в Бостоне, я всё жду, когда же ты попросишь меня познакомить с хорошей женщиной. Ты ведёшь себя, как монах… если не евнух.

- Это – моё личное дело.

Татевос ухмыльнулся: - Не могу представить, что ты перевёл свои пристрастия на мужчин.

- Нет, такого рода секс меня не волнует. Мне его предлагали на борту, но я отказался от любезности. Я поклялся больше никогда ни во что не втягиваться с женщинами.

- Что это за клятва такая? И что значит – втягиваться?

- Это длинная история, к тому же – сугубо личная.

- Времени у меня сколько угодно, и твоя тайна для меня – святое.

- Уфф! Я сейчас к этому не готов.

- Откройся мне!

- Во время погони за Таллалом я оступился с одной девушкой.

- Отлично. Как я понял, ты переспал с ней.

- Да.

- Прекрасно – у тебя был секс с женщиной. Разумеется, ты не принудил её…

- Нет. Между нами возникли чувства очарования и привязанности, глубокой обоюдной привязанности.

- Она, должно быть, была красива… - Татевос употребил турецкое слово «гюзель», означавшее «красивая» или «изящная».

Это слово пробило брешь в отрешённости Мамикона. У него расширились глаза: - Клянусь аллахом, так её звали – Гюзель!

- Великолепно. Значит, ты в неё влюбился. Зная тебя, не сомневаюсь, что ты позвал её замуж, ведь ты серьёзно относишься к такого рода вещам, правда?

- Да.

- Значит, она тебе отказала и ты в отместку навеки отрёкся от женщин. Правильно?

- Твоё воображение почти не уступает красноречию, Татевос. Нет, мы должны были пожениться после того, как я убрал бы Таллала.

- Ты же убрал Таллала, зачем же вы не поженились?

Мамикон смотрел в никуда, наконец он ответил: - Она была турчанкой.

- Так ты этого не знал, когда делал предложение, когда переспал с ней?

- Нет, Татевос, дело не в этом. Она нашла Таллала до меня и собиралась уехать с ним, когда я их обнаружил. Я должен был догадаться. Она ведь – турчанка, а туркам нельзя доверять.

Татевос фыркнул, - Мамикон, ведь этому вполне может быть другое объяснение? Ты же не из тех, кого может обвести вокруг пальца юбка?

- Так вышло.

- А ты хоть рассматривал другие возможности?

- Я хотел, но доказательства неоспоримы. Она была вместе с ним на трапе, когда я его застрелил.

- Значит, ты погубил свою жизнь из-за…

- Татевос, то, что сделала Гюзель, лишило меня воли к жизни. Я думал, что нашёл кого-то, чтобы заполнить страшное одиночество, смягчить нестерпимую горечь. Но она уничтожила последние остатки моего духа.

- Мамикон, самое меньшее, что ты обязан был сделать для себя, – это потребовать от неё объяснений.

- Я не мог ничего требовать. Она исчезла из моей жизни Бог знает куда на этом корабле.

- Если бы ты случайно столкнулся с ней в Рецифе, к примеру, или в Бостоне, ты дал бы ей возможность объясниться?

- Слишком поздно, Татевос. Объяснения бесполезны. Ты же знаешь – сила женщины в её языке.

- Думаю, ты ошибаешься, друг мой. Я также думаю, что ты предпочитаешь обманываться на её счёт. Ты скорее поверишь худшему, чем посмотришь в лицо фактам, которые могут изменить твою жизнь.

- Тут уж я ничего не могу поделать.

- То есть, если бы Гюзель была здесь, ты хоть выслушал бы её благожелательно?

Здоровяк вздохнул. Он снова молча отвёл взгляд в никуда, и после долгой паузы закивал головой: - Да, я больше вспоминаю её с теплотой и любовью, чем горечью. Я много о ней думал. Она отвернулась от меня в самую последнюю минуту.

Татевос не мог определиться – сказать ему сейчас или подождать. Он решил обождать. Раз он вызвал Мамикона на откровенность, может время смажет некоторые подробности того, как он выуживал из него все факты. Он сменил тему: - Мамикон ага, ты ни разу не согласился почтить своим присутствием мой дом. Я официально приглашаю тебя отобедать с нами после воскресного богослужения.

- А я вежливо и с большим сожалением вынужден отказаться, друг мой, - ответил Мамикон, вставая. - Встретимся завтра в парке перед церковью, - сказал он и удалился.

Татевос понял, что великан непривычно долго говорил о себе и захотел уйти, чтобы обрести душевное равновесие.

По пути домой Татевос зашёл во Франклин Сквер Хаус и попросил сообщить Гюзель, что ждёт её в вестибюле.

5. ОБНАРУЖЕНИЕ

- Я нашёл его, ваше превосходительство!

- Хорошо. Всего то за два месяца. Где?

- В кофейне рядом с моим домом.

- Ты узнал, где он живёт?

- Да… но…

- Так узнал, или нет? В чём проблема?

- Он поднялся на корабль в порту.

- Я узнал бы больше, беседуя с собой в зеркале! Он что – пассажир? Он уезжает?

- Не могу сказать, ваше превосходительство. Он поднялся на борт ближе к полуночи. Это какой-то сухогруз. Думаю, он член экипажа.

- Думаешь? Да у тебя каштаны вместо мозгов, козье ты отродье! Разузнай немедля!

- Как… это можно узнать… превосходительство?

Таллал бей застонал: - Просто подходишь к вахтенному и спрашиваешь, служит ли ещё на корабле твой старый друг, вот и всё. Если да, то прекрасно. Если ответят нет, то спрашиваешь, может он – пассажир?

- Так мне пойти?

- Что, в два часа ночи? Конечно, нет! Подожди до утра. Воскресный визит друга не будет выглядеть неуместно.

- А если он будет там и узнает меня?

- В такой час он не будет стоять у борта в ожидании тебя или ещё кого. Ты и вправду тыквоголов, Энвер. Говорил я тебе, что отращённая тобой борода привлечёт вшей, а не мозги. Хотя она хоть немного замаскирует тебя. Давай, пошёл.

- Ваше превосходительство, и вот ещё что – он беседовал за столом с одним человеком. Я не смог проследить за обоими. Мне следует узнать, кто был вторым?

- Твоё первое и единственное задание – узнать, чем конкретно занимается Мамикон и где он живёт и работает. Ясно?

- Да, ваше превосходительство.

В воскресенье утром Энвер Даш повернул с Атлантик Авеню на пристань Роу, где носом к городу стоял на причале S.S. Nahant Bay. На вопрос про «своего большого друга Мамикона» ему ответили, что его друг рано утром пошёл в церковь на службу и вернётся где-то к двум. Спасибо, я бы предпочёл не оставлять своего имени. Хочу сделать ему сюрприз, благодарю. Так вы в среду отплываете? Значит, я успею… Хороший работник, говорите. Целых пять лет на судне! Нет, он не говорил мне, где работает. Как это на него похоже. Ещё раз благодарствую.

Прошагав с милю обратно в контору, он позвонил Таллалу домой в Пибоди доложить, что разнюхал.

- Этого пока достаточно, Энвер. Мы составим план до его возвращения в Бостон. Иди домой и наслаждайся чем можешь – ты справился.

По дороге домой Энвер всё раздражённо ворчал под нос: «ты справился, ты справился, ты справился». Ну и живоглот же этот Таллал. Ну почему он всегда выставлял Энвера олухом? Ничего, настанет день, когда он расквитается с ним.

6. КАЛЕЙДОСКОП

Это была первая ночь в порту Бостона спустя три недели после того, как Мамикон и Татевос поговорили о Гюзель. По сложившемуся после сентябрьского инцидента с толпой обычаю Мамикон составил капитану Николопулосу компанию на ужин. Теперь Мамикон был одет в брюки и пиджак с жилеткой, а вокруг съёмного жёсткого воротничка сорочки был повязан галстук – Мамикон чувствовал себя почти так же скованно, как в армии, когда приходилось носить форму. Удобные, совсем как армейские, сапоги застёгивались на голенище шестью крючками вместо кренгельсов. Из-за чёрного котелка на голове, последнего писка моды 1921-го, он чувствовал себя разодетым пижоном, не в последнюю очередь потому, что считал подобравшего для него всю одежду капитана несколько тщеславным. После двух неудавшихся экспериментов Мамикон провёл черту допустимого по подвязкам для носков на икрах – это было уж слишком! Он также воздержался от рекомендованной капитаном Николопулосом трости на том основании, что она привлечёт внимание к его лёгкой хромоте. На самом деле он считал, что это стало бы последней соломинкой в дендификации Мамикона из Йозгат Дага.

Капитан Николопулос с первым помощником немного задержались в офисе судоходной компании, и к тому времени, как капитан переоделся к ужину, лучи солнца завязли в холмах к западу от Бостона, а в бухте стал сгущаться сумрак. Эти двое составляли друг другу хорошую компанию. Они молча шли по пристани к Атлантик авеню, затем повернули к центру по пустынной улочке, где тишину нарушал лишь стук капитанской трости. Оказавшись между двумя конусами света от уличных фонарей, они остановились.

С заведёнными за спины руками, перед ними возникли четверо дородных мужчин, перекрывая мостовую. Шорох сзади заставил Мамикона медленно оглянуться – с противоположной стороны к ним приближались ещё четверо, не скрывая бейсбольных бит в руках. Слева по улице тянулся ряд спущенных стальных штор на дверях закрытых магазинов. Спереди показались ещё две фигуры – Мамикон с капитаном были в ловушке.

Притянув капитана к витрине, Мамикон прошептал ему прижаться спиной к стене. Он одолжил у него тяжёлую трость, встав рядом по правую руку.

Мужчины остановились метрах в пяти от них, встав по четверо с каждой стороны. Лица их были едва различимы. Один из пары вверх по улице заговорил:

- Есть разговор к верзиле, что взял твою палку. Ты можешь идти, - говорящий указал на капитана Николопулоса. Голос был хриплый, с сильным акцентом. Мамикон всё понял.

- Идите, - прошептал он, - меня не так легко убрать. Идите же!

Капитан не шелохнулся. Те, что прятали руки за спиной, вытащили балласт от скользящих оконных рам – тяжёлое и короткое, но смертельное оружие в умелых руках. С устрашающим видом они стали неспешно смыкать кольцо уверенной поступью – без робости и суеты.

Правое ухо капитана чуть не оглохло от внезапного рыка: «Мамикоон! Мамикооон!» Бросив боевой клич, Мамикон ринулся вперёд и дугой ударил тростью по четырём нападавшим с балластами. Его натиск, вкупе с дикими возгласами, застал противников врасплох – дубовый посох с треском прошёлся по их голеням, а Мамикон бросился плашмя на живот. Затем он тут же вскочил на ноги – встретить нападавших с битами, пока первая четвёрка за его спиной стонала и корчилась на земле. Прогремел выстрел.

Трость расщепилась пополам, наскочив на биту при первом же его ударе. Мамикон, не издав ни звука, рухнул под шквалом ударов по голове и плечам.

Когда он грохнулся о мостовую, прозвучал ещё один выстрел, затем – два подряд, а за ними – пятый. Капитан Николопулос встал над Мамиконом, держа в руке пистолет с дымящимся дулом – нападавшие ретировались в темноту, таща за собой двоих.

На голове Мамикона проступила кровь. Капитан обратился к нему, не получив ответа. Пощупав яремную вену и обнаружив пульс, он оглянулся по сторонам, не желая оставлять товарища одного – человекоподобные волки могли вернуться. Он вновь выстрелил в ночной воздух. С пирса на улицу выбежали двое членов экипажа, он привлёк их внимание криком.

Вызвали полицию. Капитан описал события. Сходя на берег, он всегда носил при себе пистолет, но не успел выхватить его до того, как стали бить Мамикона. Он был уверен, что это – часть банды головорезов, которые уже нападали на него и первого помощника во время полицейской забастовки. Они, видимо, выжидали момент, чтобы отомстить – ведь этот человек с гаечным ключом атаковал целую толпу и спас его с помощником. Капитан сопроводил товарища в городскую больницу на Гаррисон авеню.

Мамикона вкатили в операционную после того, как сделали снимки рентгеновским аппаратом – сестра объяснила Николопулосу, что он показывал тело изнутри. Где-то после полуночи доктор в белом халате вышел в приёмную, чтобы поговорить с капитаном.

- Я доктор Фентон. Вы родственник?

- Я капитан S.S. Nahant Bay Николопулос. Нет, я не родственник. Он – член моего экипажа.

- Ну, он…

- Он армянин из Малой Азии. Я не слышал, чтобы он упоминал родственников. Думаю, у него тут в Бостоне есть друзья армяне.

- У него множеств…

- Я оплачу все расходы. Доктор, я хочу, чтобы он получил самое лучшее лечение.

- Послушайте, этот человек нуж…

- Ему нужна отдельная палата. Я оставил свои данные и адрес нашего  офиса в Бостоне – судоходная компания Веллингтон.

- Капитан, я не…

- Сэр, все ваши счета будут оплачены.

Оглядев щеголеватого мужчину, доктор Фентон подумал, не подадут ли на больницу в суд, если врезать ему, чтобы заткнуть. Потом заметил навернувшиеся у него на глаза слёзы. Капитан боялся услышать, что ему собирался сказать доктор.

- Он выкарабкается… - мягко проговорил доктор Фентон, взяв капитана за рукав.

- Слава Богу… Я в ответе за его раны, доктор. Ведь это я до того испугался, что забыл про свой пистолет.

- У вашего друга крепкий организм, но его ранили в самое уязвимое место – голову.

- Насколько всё серьёзно?

- Череп проломлен в двух местах. Мы были вынуждены проникнуть в него, чтобы ослабить давление на мозг. Кость вокруг левого глаза раздроблена. Сломана челюсть и оба предплечья, левая лопатка. Ещё один удар прикончил бы его. Вы видели, чем его били?

- Это были четверо с палками, ну этими – килограммовыми, которыми вы, американцы, гоняете мяч.

- Гммм. Вообще-то я из Лондона и меня никогда не интересовало, сколько может весить бита для крикета. Откуда вам известно, что бейсбольная бита весит килограмм?

- Один из моей команды подобрал биту, брошенную толпой, которая атаковала меня в 1919-ом во время стачки полицейских. Мы тогда не знали, для чего она – ведь у нас на корабле все греки. Хотя мы и сомневались, что так искусно выточенная палка может быть предназначена для избиения. Наш кок взвесил её из любопытства… ха, ха, ха. - Смех получился натянутый. - Он тогда спас мне жизнь, добавил капитан, показав в сторону операционной.

- С ним всё будет в порядке, старина. Вы ещё долго будете в порту?

- Нет, доктор. В следующую среду я выхожу в море. Вернёмся недели через три. Он ещё будет тут?

- Определённо. Когда он сможет ко… ходить, мы проведём тесты на моторику и рефлексы.

- Тогда до свидания, доктор. Надеюсь увидеть вас по возвращении. Пожалуйста, обеспечьте ему хороший уход.

Пожав ему руку, доктор Фентон кивнул. - Вам надо выспаться, старина. И мне тоже.

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

Когда в субботу Мамикон не появился в кофейне, Татевос подумал, что сухогруз видимо выбился из графика, ведь он должен был прибыть ещё в среду. В воскресенье после службы Татевос совершил длинную прогулку в гавань – узнать, что сталось с Nahant Bay. Он с нетерпением ждал возвращения Мамикона. Ведь, будь что будет, он намеревался предъявить ему Гюзель. Пароход стоял у пирса на своём месте. Узнав, что судно причалило в среду, он тут же кинулся с расспросами о Мамиконе, общаясь с командой по-гречески.

Татевос почти падал без сил, прошагав и пробежав три мили до своего дома. Мамикон был в городской больнице всего в трёх кварталах от него, причём с самой среды. Взбежав по гранитным ступенькам, он сообщил Эгсе, что Мамикон тяжело ранен. Переодевшись и взяв жену с собой, он отправился в больницу.

Мамикон лежал в отдельной палате, голова и челюсть были замотаны в бинты, левый глаз почти прикрыт вспухшим виском, а плечи с предплечьями - в гипсе. Эгса участливо всхлипнула. Улыбнувшись, Татевос задал банальный вопрос: - Как ты?

Мамикон еле заметно кивнул. Он явно не был в состоянии говорить. Подвинув стул к кровати, Эгса взяла его за руку. Стоя по обратную сторону, Татевос впервые в жизни пришёл в замешательство. Будучи любителем поговорить, он не мог продолжать без реакции собеседника – в данном случае ему требовались ответы. Он быстро сориентировался, попросив Мамикона сжать Эгсе руку один раз в качестве «да» и два раза, чтобы обозначить «нет». Так они смогут побеседовать, сойдёт? Мамикон единожды сжал ей руку.

- Во-первых, ты хочешь сейчас говорить? - Одно пожатие.

- Ты знаешь, кто это сделал? - Два пожатия.

- Знаешь, почему? - Два.

- Тебе больно? - Пауза, затем одно пожатие.

Татевос сказал, что этого достаточно. Он поговорит с доктором – узнать, чем они могут быть полезны. Они просидели с Мамиконом до восьми вечера, пока их не выпроводила медсестра.

На следующий вечер у постели Мамикона Татевос с Эгсой познакомились с капитаном. Разговор перешёл с турецкого на греческий и обратно, когда греческий Татевоса оказался чересчур классическим, чтобы капитан мог понять все слова. Между ними сразу же установилась взаимная симпатия, и уже следующим вечером капитан ужинал у них на Шарон стрит, перед тем как они отправились навестить Мамикона. Эгса решила остаться дома с детьми, так как не понимала греческого. Это был последний перед отплытием вечер капитана на берегу, и после больницы они разговорились.

- Не беспокойтесь, капитан, мы присмотрим за ним. Я знал его на родине, как уже вам говорил, он – особенный человек.

- Я ничего о нём не знаю, Татевос. Вам когда-нибудь встречался такой скрытный человек?

- Никогда. Тем не менее его стоит узнать поближе, как вы уже сами, видимо, обнаружили.

- Он спас мне жизнь. Я впервые встретил его в Смирне, где он тайком пробрался на моё судно. Вам известно, почему его преследовала полиция?

Пока Татевос излагал ему всю историю, капитан то качал, то кивал головой, попеременно ахая и охая. Татевос был отменным рассказчиком.

- Хотел бы я, чтобы команда могла услышать эту историю. Ну да ладно, спокойной ночи, друг мой. С Божьей помощью увидимся через три недели.

В следующую субботу Мамикону сняли крепи с челюсти. Преодолев слабые возражения, Эгса покормила его с ложечки мацуном, который он по-турецки назвал йогуртом.

Припухлость возле левого глаза спала, хотя синяк остался. Головные боли смягчились и, хотя он мало разговаривал, посещения доставляли ему удовольствие. Татевос был кладезем информации, которую черпал из иноязычных газет. Он пытался как можно скорее освоить английский, но уровень знаний пока не позволял ему полностью понимать новости в газетах Бостона.

Татевос вкратце пересказывал Мамикону основные известия из газет. Мамикон узнал, что Америка нуждается в «возврате к нормальности», то был лозунг, лишивший власти партию великого мужа, Вудро Вильсона. Имя Вильсона могло ничего не говорить в Анатолии, но Татевос заверил обоих своих слушателей, что осуществление его плана по протекторату над Арменией привело бы к окончательному и вечному спасению армянского народа. Постенав ещё немного по этому поводу, Татевос перешёл на деятеля, который выбил у Вильсона президентство – Уоррена Гамалиела Хардинга. Он намеревался вернуть Соединённым Штатам старые добрые времена, как до 1913-го года. Больше никакой причастности к европейским делам. Франции предъявили счёт на миллиарды долларов, но французы понизили сумму за счёт того, что вменили американцам в долг стоимость своей земли, в которой были погребены павшие за время войны американские солдаты.

Самой волнующей новостью стала поправка к американской конституции, по которой женщины получили право голосовать, что представлялось основной причиной победы на выборах красавца Хардинга.

А знаешь, Мамикон, по новому закону эта страна станет почти как Турция или любая другая мусульманская земля. Да, тут больше нельзя покупать или употреблять выпивку. Кажется, женщины добились своего.Тут вот ещё что – в стране сейчас больше восьми миллионов пассажирских автомобилей… почти столько, сколько населения в Турции.

Или вот, появилось нечто, называемое кинематографом – на плоской поверхности стены движутся картинки людей, прямо как в театральном представлении, и еженедельно тридцать миллионов американцев ходят на это смотреть!

Поразительная страна! Ладно, дам тебе заснуть, а завтра поговорим снова…

Назавтра новости были с родины. Греки, захватившие в 1919 году Смирну (Измир, как его теперь называли турки), были отброшены турками во время наступления на Анкару, хоть 1921-ый в целом и стал годом малозначительных побед греков. Им противостоял Мустафа Кемаль паша, герой Галлиполи, и дела их шли неважно. Британское телеграфное агентство Рейтер передавало, что греческая армия была плохо оснащена, а заварившие эту авантюру британцы оказались не слишком щедры на военную помощь из опасения настроить против себя новообретённых мусульманских союзников на Ближнем Востоке. Посмотрим, старина, как продержатся греки. Надеюсь, карающая десница Всевышнего обрушится на турецких подонков, раз и навсегда…

Вечером следующей субботы, к окончанию отведённого для посещений времени Татевос прервал пространные рассуждения о внутренней и внешней политике, переведя разговор на личное. Эгса смотрела за детьми дома.

- Надеюсь, ты достаточно окреп, чтобы завтра принять давно потерянного друга.

- Давно потерянного друга? Кто это?

- Тот, кого ты будешь рад снова увидеть.

- Кто?

- Это сюрприз.

- Для сюрпризов я ещё недостаточно окреп. Голова раскалывается. Так кто же?

- Раз ты ещё слаб, то и не сможешь заставить меня сказать, мой суровый друг. Сам скоро узнаешь. Спокойной ночи. - Всю дорогу домой Татевос посмеивался над озадаченным видом Мамикона. Он ни за что не догадается, кем может быть посетитель… Sacre bleu! Хоть бы всё прошло удачно.

Татевос пришёл с Эгсой в полпервого после обедни. Они принесли ставший обычным набор всякой вкуснятины – Мамикон начинал терять вес из-за больничной кормёжки. Голова всё ещё была замотана в бинты, плечи – в гипсе, левый глаз и челюсть в синяках и опухлостях. Бороду сбрили, но взъерошенные, неухоженные усы остались.

Подойдя к Мамикону, Эгса, как всегда, поцеловала его в щеку. Прежде чем сесть, Татевос немного подержал его руку. Наконец он нарушил молчание: - Я привёл к тебе посетителя.

Мамикон кивнул: - Я знаю, кто это.

От этих слов вставший было Татевос присел: - И это тебя не коробит?

- Раз ты думаешь, что меня это могло покоробить… то может, и не знаю.

Татевос вышел, а Эгса поднялась со стула и встала к стене. Муж вернулся, ведя за руку Гюзель.

Мамикон вперил немигающий взгляд в Гюзель, которая стояла прямо перед ним у изножья постели, скрестив руки и слегка опустив голову, однако смотрела она ему прямо в глаза. Оба не проронили ни слова, хотя губы женщины чуть заметно дрожали.

По щекам Эгсы текли слёзы, она повела головой в сторону двери, и Татевос последовал за ней в коридор. В палате стояла тишина..

- Я не думал… - медленно проговорил Мамикон.

- Надеюсь, ты…

- Не думал, что когда-нибудь увижу тебя.

- И я не думала. Надеюсь…

- Ты в порядке?

- Да.

- Это хорошо. Что ещё нужно человеку в этой жизни?

- Вижу, тебя ранили.

- Да. Я, наверно, привлекаю насилие.

- Такой добряк, как ты…

- Гюзель? - Он произнёс её имя с ноткой нетерпения, как бы пресекая банальности. - Зачем ты здесь?

- Я… Я не знаю… Я…

- Почему ты пришла? - Он еле слышно процедил эти слова.

- Попросить прощения! - огрызнулась она.

Мамикон не ответил, не отводя взгляд от её дерзких глаз. Секунды, прошедшие в молчании, казались часами. - Я думал, ты будешь рыдать и рвать волосы…

- Как-то не приходило в голову.

- Я должен тебя простить только потому, что ты об этом просишь?

- Да.

- Я не Аллах, я простой смертный с чувствами и…

- Ты был моим Аллахом. Всегда. Я служила тебе ножнами, как могла. Помнишь, ты говорил мне, что кинжал никогда не может порезать ножны? Я приняла это близко к сердцу. Теперь я здесь, чтобы дать тебе понять, что не предавала тебя. Я пыталась тебя защитить…

Мамикон внимательно слушал: - Защитить меня?

- Да, защитить, верблюд ты этакий. Ты до того жаждал убить Таллала, что перестал думать. Тебе не приходило в голову, что в столкновении вместо Таллала мог погибнуть ты. А мне приходило, и не единожды. Если б я могла за тебя умереть, я сделала бы это. Но это тебя не остановило бы. И когда я узнала, что он уезжает, я ему в этом помогла.

- Ты ехала с ним…

- Я этого не делала. Я помогала его шестёрке поднимать на борт багаж, когда ты налетел и застрелил его. Ты и меня убил бы, если бы тебе дали возможность.

На секунду он отвёл взгляд: - Этого я не знаю. Моими действиями руководил порыв. Скажи мне, девочка моя, что ты теперь от меня хочешь?

- Я сказала. Чтоб ты простил меня. Я не должна была встревать между тобой и клятвой отомстить за убитую семью. Я это поняла за годы размышлений. - Она опустила глаза.

- Это всё?

- Это всё, что я могу просить у тебя.

- А ты… не думала попросить кое-чего ещё…?

Она без колебаний согласилась.

- Что, например?

- Чтобы ты меня больше не ненавидел.

- Женщина, я прощаю тебя при одном условии… - Она ждала: - Что ты, в свою очередь, простишь меня.

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

Тихо разрыдавшись, Гюзель сдвинулась с места и взяла поднятую Мамиконом руку. Держа в своих, она гладила её, вглядываясь сквозь слёзы в его лицо, как бы восстанавливая через это прикосновение хоть часть потерянных лет.

Татевос с Эгсой застали их в этом положении, вернувшись, немного волнуясь, посмотреть, как идут дела. Мамикон высвободил руку, как только они вошли и покачал головой: - Я был уверен, что ты привёл моего брата Арама. Скажи мне, как ты нашёл её.

Последовало объяснение. Когда посетители собрались уходить, Мамикон попросил Татевоса на минутку задержаться. Подождав, пока женщины выйдут, Мамикон подозвал его поближе.

- С тех пор, как на меня напали, друг мой, меня мучает одна мысль.

- Поделись со мной, пожалуйста.

- Рассказывать особенно нечего, но думаю, это важно.

- И…

- Напавшие на меня не были отморозками с улиц Бостона. Это не было местью за пару-другую голов, что я размозжил той ночью.

- Откуда ты это знаешь?

- Я повалил четырёх, раздробив им голени. Тогда всё звучало вполне естественно, хотя теперь я осознаю, что это не так.

- Что?

- Они ругались и выли по-турецки.

7. ОБРЕЧЕНИЕ НА СМЕРТЬ

- В это трудно поверить, но он жив.

- Жив? Этот армянин? Невозможно!

- Но это так, ваше превосходительство. Я сам видел его. Вначале я был не очень уверен. Он был без бороды, но его рост и осанку невозможно спутать. Честно говоря, это был Мамикон.

- Где ты его видел, Энвер?

- Он шёл по улице в сопровождении молодой женщины и того человека, с кем я видел его в кофейне. Это было перед больницей. Я проследил его к дому этого человека.

- Но как такое могло случиться?

- Прошу прощения, ваше превосходительство. Я сам смотрел, как наши парни дубасили его битами по голове. Уверяю вас, звук был такой, если бы дубинками разбивали арбуз. Я также видел, как капитан склонился над ним и плакал…

- Хватит. Мне придётся подыскать квалифицированного убийцу, чтобы отправить этого человека в ад. Обычные методы на него не действуют. Тебе известно, когда прибывает его судно? Мы должны избавиться от него до того, как он уплывёт ещё на три недели. Я не желаю, чтобы решение этого вопроса затянулось.

- Ваше превосходительство, корабль вернулся в прошлую среду и отплывает завтра после обедни. Капитан судна – грек.

- Времени не хватит, чтобы что-то спланировать. Значит надо выждать, Энвер. Помни – смерть календаря не соблюдает.

8. ВОСПОМИНАНИЯ

К тому времени, как Nahant Bay вошёл в порт десятого августа, решение было принято – Мамикон не вернётся на корабль. Он станет жить в Америке. Гюзель навещала его в больнице во время, свободное от работы в Франклин Сквер Хаус всего в четырёх кварталах. Казалось, они никогда не расставались. Он говорил о необходимости исправить ошибку, имевшую место в их прошлом, она настаивала, что это излишне, если его желание жениться на ней обусловлено только этим. В промежутках были долгие периоды причастия в полной тишине, лишь изредка нарушаемой вздохом одного или другой.

Мамикона выписали в субботу, спустя чуть больше месяца после инцидента, почти как новенького. Всё зажило как надо, хотя доктор Фентон предупредил, что ещё неделю или две у него может возникать головокружение при резких движениях. Капитан Николопулос уже приходил оплатить счета больницы и врача - итого 257 долларов за тридцать один день пребывания, величина суммы объяснялась отдельной палатой. Больничный сейф извергнул узелок с золотом и каменьями, обнаруженный на теле Мамикона в приёмном покое, а капитан настоял на выплате ему получки за семьдесят месяцев на борту Nahant-а в 2100 американских долларов. Мамикон стал обладателем небольшого состояния.

Мамикон объявил, что женится на Гюзель, как только уладит с ней один вопрос. Они сидели на кушетке в кухне тикин Эгсы  в присутствии Татевоса и капитана Николопулоса.

- Моя будущая жена не станет выходить на улицу в американской одежде, - объявил он. До этого он не высказывался об одежде Гюзель, в которой впервые увидел её.

Наступила тишина. Все уже достаточно знали Гюзель, чтобы понять – она с ним справится.

- Я очень рада, что ты так решил, муж мой. Мне самой неуютно выходить на улицу с голыми лодыжками и икрами.

Мамикон посмотрел на неё, выискивая малейшие признаки притворства: - И мне кажется, что тебе следует носить шаль или какую-нибудь там накидку на плечи поверх платья.

- Я полностью согласна, муж мой. Эта страна – просто варварская по сравнению с нашей родиной. Женщинам тут небезопасно ходить по улице, не скрыв свои формы от плотоядных взглядов всяческих похабцев.

Он был озадачен. Американки и впрямь носили одежду, выставлявшую напоказ лодыжки, грудь, бёдра, шею, – это однозначно, – но на улице их вроде никто не насиловал, не глумился и не задевал. - Я не совсем это имел в виду, девочка моя… это мы видимо оставим на твоё трезвое усмотрение.

- Благодарю, муж мой. Так когда же мы пойдём за платьем в магазин при церкви?

- При церкви?

- Да, туда, где продают балахоны до пола, что носят монахини.

- Монахини? Балахоны? Что ты мелешь?

- Муж мой, если ты хочешь, чтобы одежда скрывала мои лодыжки, мне придётся одеваться как монахини, только и всего.

Мамикон оглядел остальных – все старались подавить улыбку и смех. Он широко улыбнулся: - Ладно, понимаю. Одевайся, как хочешь. Не будем об этом больше говорить.

Мамикон оправлялся от умеренных мировоззренческих потрясений. Вначале его раздражали беспардонные взгляды омывавших его сиделок, которые часто смотрели ему в глаза. И вообще американки при разговоре смотрели прямо на него. Женщине не подобало так вести себя с мужчиной. На родине, после мимолётного взгляда на мужчину, они продолжали бы говорить, опустив или отведя глаза.

А ещё здешние женщины широко улыбались, обнажая зубы! Так ведь нельзя! Надо прикрывать рот рукой, когда смеёшься.

Одежда, которую носили тут женщины, создавала дополнительную проблему. Мамикону было трудно бороться с соблазном оглядываться на их формы. Вначале это шокировало его, пока он не пообвыкся и приучил себя подавлять желание рассмотреть каждую очерченную попу, проходящую мимо. Он стыдился возникновения подобных позывов.

Правила для Мамикона и Гюзель определились как-то сами собой. Она останется во Франклин Сквер Хаус до дня свадьбы. Они могут встречаться в присутствии других, пока не поженятся. Татевос будет шафером, а Эгса – подружкой невесты. Единственный реальный вопрос был самым скользким. Следовало ли совершать обряд в армянской церкви, раз она мусульманка? Не оскорбит ли это её, а если даже нет, то сможет ли она принять и понять таинство?

Мамикон решил проблему, даже не задумавшись о её наличии.

- Капитан Николопулос поженит нас на корабле, как только я буду в состоянии содержать семью, - объявил он во время ужина у Татевоса в следующую субботу.

- А почему не в церкви, где будет дан обет перед Богом? - Татевос задал вопрос больше от удивления, чем в возражение.

- Я неверующий, старина.

- Это трудно принять.

- Воистину это так…

- С каких это пор ты перестал верить?

- С тех самых, как обнаружил, что Богу нехватает милосердия – он дал погибнуть в ужасающих муках даже безгрешным.

- Тебе не дано права судить его.

- Я не сужу Его. Я просто говорю, что Бога нет.

- Если бы все мы, кто страдал, у кого близкие были замучены и погибли перед нашими глазами, чувствовали то же, то не осталось бы основ для истины и заблуждения, добра и зла, для…

- Ты прав, Татевос эффенди. Когда я вошёл в свою выжженную деревню, там не было истины, одно только зло.

- Гюзель ханум тоже так думает? - Все взоры обратились на неё, кроме Мамикона.

- Я не искушена в таких вопросах. Мне не следует говорить.

- Говори, что чувствуешь, девочка. Я не против.

- Я каждый день молила моего Аллаха, – кто и ваш Аллах тоже, – вернуть мне Мамикона. Он это сделал. Я не могу не верить в Него.

- В тот день я попросил Его дать мне знак, это был день побоища невинных. Пустячный знак о том, что Он знает, что делает. Что есть высший смысл, какой-то вещий умысел во всём этом светопреставлении. Небеса остались пустыми, как и моя вера нынче.

- Ты и вправду уверовал, что Господь прислушался бы к твоему наказу?

- Я просил самого малого.

- Мне грустно, Мамикон ага, что внутри тебя такая пустота. Она давит на тебя. Давайте, однако, сменим тему. На ужин к нам зайдёт Закар ага, обсудить возможность заработка для тебя.

У парона Закаряна была идея. Армяне, вечные купцы и ремесленники, пооткрывали по всему городу и окрестностям лавки мясников и бакалейщиков, рыбные прилавки, развалы фруктов и овощей, всякие магазинчики. Лавочники не могли позволить себе вложиться в грузовик, чтобы раз в неделю доставлять нужный товар с оптовых рынков. Вот если бы Мамикон приобрёл грузовик и предложил развозить им товар за умеренную плату, они бы с радостью воспользовались такой услугой. Первой реакцией Мамикона было возражение о том, что он не умеет водить. Невелика беда, ответил Закар ага. Когда покупаешь машину, продавец всегда показывает, как её использовать. Конечно, до того, как ты купишь машину, мы спросим торговцев, устроит ли их такое предложение.

Парон Закарян провёл опрос, услуга была сочтена разумной, и Мамикон за 300 долларов приобрёл подержанный Пирс-Эрроу без бортов с литыми резиновыми шинами. Научившись его водить всего за день, в последний день августа 1921-го года Мамикон уже грузил всякую снедь в районе оптового рынка вокруг Феньюл Холла, развозя её заказчикам по десять центов за доставку.

Так возник «Мамикон Экспресс», его имя было гордо выведено в передней части грузовика. Мамикон сделал ещё одно важное дело. В населённом преимущественно евреями районе Роксбери, на Блю Хилл авеню у Гроув Холла, он подыскал жилище. Это был дом из шести квартир над китайской прачечной, авторемонтной мастерской и заправкой на краю тротуара. Не считая семьи Уильямс прямо над прачечной, все остальные квартиры снимали семьи армян. Мамикон обставил квартиру двуспальной кроватью, гостиной из трёх кусков вокруг восточного ковра, софой, столом со стульями для кухни и несколькими ящиками кухонной утвари, выбранной Гюзель с Эгсой.

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

Оставалось пожениться. Nahant Bay вернулся в Бостон в следующую среду, и свадьбу на борту назначили на субботу. Капитан сообщил судовладельцам, что после ремонта гребного винта следовало провести испытания корабля на море, прежде чем принять груз. Когда свадебная процессия, включавшая половину Шарон стрит, поднялась на борт, и корабль отплыл за двенадцатимильную отметку, капитан совершил обряд бракосочетания. Команда превзошла себя, надраив до блеска кают-компанию. Вся еда была греческой, то есть именно такой, к какой привыкли армяне, это же касалось музыки и большей части танцев. Мамикон не танцевал – он даже не поцеловал невесту. И то, и другое он счёл неподобающим. Да он и не умел танцевать.

Говоря по правде, то был плохой день для Мамикона. Большую часть времени он был вынужден вымученно улыбаться. Стоя рядом с Гюзель во время краткой церемонии, он унёсся мыслями в другое время и далёкое место, где когда-то так же простоял много часов пред отцом Вазгеном, рядом с шестнадцатилетней девчушкой…

Продолжение следует 30 мая.

© 2012 перевод с английского: Арташес Эмин

Иллюстрации: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

Роман Джека Ашьяна «Мамикон» публикуется на сайте Mediamax.am при поддержке Государственной комиссии по координации мероприятий в рамках 100-летней годовщины геноцида армян.